Александр Давыдов
ФРАНЦУЗСКАЯ ПОЭЗИЯ
ОТ РОМАНТИКОВ ДО ПОСТМОДЕРНИСТОВ
Центр современной литературы, Москва 2008
ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ (1808-1855)
СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ
Старинный Нотр-Дам, увидит он паденье
Парижа, как его он видел зарожденье.
Немало тысяч лет он простоит, пока
Теченье времени, как волк рыча от злости,
Порвет железный нерв, переломает кости,
И каменный каркас перегрызут века.
Но даже и тогда он дорог будет многим:
Мечтатели придут к руинам этим строгим,
Перечитав роман, что сочинил Виктор…
Поверят все, что им в руинах базилики
Открылся древний храм, могучий и великий,
Как призрак в небеса вознесшийся собор!
ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ
Где милых мы разыщем?
В могиле их тела.
Но душам их жилищем
Не стала ведь земля.
В голубизне лучистой,
Где ангелы парят,
Теперь они Пречистой
Хвалебный гимн творят.
Цвела невестой милой,
Как летние цветки.
Любовницей постылой
Увяла от тоски.
Тень вечности сияла
Улыбкою в глазах…
Погасшие шандалы
Зажгите в небесах!
АПРЕЛЬ
Дни хороши. Пришла весна.
Лазурь небес уже ясна –
Бросает отблески на стены;
Но нету зелени, хранят
Деревья желтый их наряд
И остаются неизменны.
Мне тягостно от этой сини,
Как в дождик видеть на картине
Весны приволье и цветы.
Шумит природа, расцветая,
Как будто нимфа молодая,
Смеясь выходит из воды.
КУЗИНА
Есть прелесть и в зиме: как хорошо в субботу,
Когда луч солнечный наводит позолоту,
По саду Тюильри с кузиной гулять.
«Извольте дома быть к обеду, ровно в пять», -
Мать крикнула нам вслед.
На всех деревьях сада
Прозрела девушка их летние наряды,
Потом замерзла вдруг… И мы пошли назад,
Заметив оба, что уже темнеет сад.
Успели обсудить мы не без сожаленья
И промелькнувший день, и… тайное волненье,
С порога чувствуя, как аппетитный дух
Разносит по дому зажаренный индюк.
АЛЛЕЯ ЛЮКСЕМБУРГСКОГО САДА
Идет прелестная девица,
В руках ее цветет букет,
Живая, юркая, как птица,
Поет бесхитростный куплет.
Но вряд ли я сыщу другую,
Чье сердце ближе моему.
Явившись в ночь мою глухую,
Она развеяла бы тьму!..
Увы, - дни молодости, где вы?..
Померк навеки дивный свет, -
Гармония, цветы и дева…
Все минуло – и счастья нет!
ВИДЕНИЕ
За этот простенький напев без слов,
Звучащий так печально и так чисто,
Отдать Россини, Вебера и Листа,
И Моцарта я с радостью готов.
В тот век, когда блистал Луи Великий,
Уносит душу старый тот мотив.
Я сразу вижу – солнечные блики
Горят, верхи холмов позолотив.
И гордый замок – кирпичи, каменья -
Передо мной стоит невдалеке,
Я витражей увидел отраженье
В поблизости струящейся реке.
И девушка в старинном одеянье
Выглядывает сверху из окна;
Так память об ином существованье
Виденьем этим запечатлена.
ШАРЛЬ ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ (1818-1894)
NOX
Притихшие ветра на сумрачных откосах
Склоненным деревам нашептывают сны,
И птицы не поют - в прозрачных дремлют росах;
Качается звезда на гребешке волны.
И между двух лощин, на дикой горной круче,
Где в лунном серебре купается листва,
Все тропы заслонив, расположилась туча;
Сюда людских речей не долетят слова.
Но море вдалеке шумит своей волною
И жалуется лес на сотни голосов.
По гулким небесам, просвеченным луною,
Несется песнь морей и жалоба лесов.
Так поднимайся ввысь великий гул священный
От разговоров сфер небесных и земли
И там спроси у звезд, возможны ль во Вселенной
Извечные пути, чтоб к звездам привели?
О море, о леса, лишь вы мне отвечали,
Когда тянулась дней унылых череда;
Благая ваша речь смиряла все печали,
И ваша песнь звучит в душе моей всегда!
КОБЫЛИЦА
Свирепая степная кобылица
В траве высокой скачет по лугам,
На узкой морде пена серебрится
И пот стекает по крутым бокам.
Дочь Фракии, резвишься на поляне,
Несешься вдаль по берегу реки,
Летишь, и гриву треплют ветерки:
Тебя догнать не могут даже лани.
Но мощь твоя окажется мала
Для схватки с укротителем напрасной,
И в униженье будешь ты прекрасной,
Когда закусишь крепко удила.
ПОЛЬ ВЕРЛЕН (1844-1896)
АРИЕТТА
В городе ласковый дождь
Артюр Рембо
Какая на сердце тоска,
И город весь захвачен ливнем;
И не сказать наверняка,
Откуда на сердце тоска?
А капли пели на панели
И шелестели по домам.
И чувства все оцепенели.
О, пенье капель на панели!
Причин для огорченья нет,
Но не назваться мне счастливым.
Так в чем секрет? Ни зол, ни бед,
И для тоски причины нет.
Вот наихудшее несчастье -
Страдать, за что, не зная сам.
Без ненависти и без страсти
Душе переживать несчастье.
NEVERMORE
Что, память, от меня ты ожидаешь? Осень, –
Летит сквозь воздух дрозд, а воздух безголосен;
Уныл последний луч, что солнце мечет в просинь,
Взрываются ветра в рядах спокойных сосен.
Гуляем, я и ты, объятые мечтой,
И волосы, и мысль нам треплет ветер злой.
«Из дней твоих, скажи, прекраснейший какой?» -
Вдруг нежно произнес твой голос золотой.
Небесный голосок и светлый был, и звонкий.
Ответом послужил изгиб улыбки тонкий.
Благоговейно я целую локон твой.
О, первый по весне цветок благоуханный,
О, первый шепот «да», принадлежавший той,
Которая была мне всех других желанней.
ПЕСНИ ДЛЯ НЕЕ
Быть мистиком я нынче перестал
(Вновь женщиной захвачен целиком),
Но я не отвергаю Идеал,
Хотя мне думать недосуг о нем.
Ведь женщиной захвачен целиком!
Я детства Божеству молился прежде
(Теперь покорен только ей одной),
Исполнен был я веры и надежды,
Восторг и свет владели прежде мной.
Теперь покорен только ей одной!
Мне женщина владыкой стала грозным,
Чьей власти не положено предела;
Лукавый, он к любым способен козням,
Чтоб дьявольской своей достигнуть цели…
Благословенны дни, что пролетели!
АРТЮР РЕМБО (1854-1891)
МЕЧТА О ЗИМЕ
К *** Ней
В вагоне розовом помчим порою снежной
На голубых шелках.
Нам будет хорошо. Гнездовья страсти нежной
Таятся в закутках.
Прикроешь веки ты, чтоб в сумраке заката
Не видеть средь снегов
Кривляния теней, гульбы всей черни ада -
Злых бесов и волков.
Вдруг кожу поцелуй царапнет одичалый.
Почувствуют возню букашки этой шалой
И шея, и щека.
Ты, голову склонив, «ищи» - прикажешь нежно,
И будем оба мы разыскивать прилежно
Проворного зверька.
УСНУВШИЙ В ЛОЖБИНЕ
Прозрачный ручеек поет на дне ложбины
Простой напев траве в лохмотьях из парчи.
Сверкает солнца диск с заносчивой вершины -
В ложбине свет бурлит и пенятся лучи.
Солдатик молодой там спит со ртом открытым,
Волною на него накатывает кресс;
Высоко облака парят над позабытым
Под ливнем световым, пролившимся с небес.
Ногами в шпажнике, солдат заснул с улыбкой,
Как хворое дитя, и сон такой же зыбкий.
Природа, приласкай его во время сна!
А ноздри не дрожат и запахам не внемлют,
Окинута рука; солдат на солнце дремлет
Спокойный. На груди кровавых два пятна.
ВОРОНЫ
Господь, когда пожухли травы,
Когда в унылых деревнях
Огонь молитв совсем зачах,
Пусть на поникшие дубравы
С твоих сияющих высот
Рой нежных воронов падет.
Диковинное войско птичье,
Чьи гнезда треплет бурь набег,
Неси вдоль пожелтевших рек
Свои воинственные кличи
К провалам, пропастям, крестам –
Слетайся, разлетайся там!
Кружите над французским краем,
Где мертвые лежат в снегах,
И путник остановит шаг,
Завороженный диким граем.
И воронов угрюмый полк
Заставит вспомнить нас про долг.
Но сберегите, о, святые,
В заговоренной полумгле
Певунью мая на земле
Для тех, кого леса густые
Опутали своей травой, –
Так безысходен их покой!
ГОЛОВА ФАВНА
Ларец зеленый в пятнах золотых, -
Из утопающей в цветах беседки,
Где жаркий поцелуй во сне затих,
Глядит безумный фавн, раздвинув ветки,
В изысканном узоре из цветов,
В зубах своих белейших - с маком алым,
Как старое вино темно-багров,
Безумный фавн залился смехом шалым
И, словно белка, в глубь ветвей порхнул;
Но смех тот с листьев облетел не скоро,
Казалось, будто бы снегирь вспугнул
Златую страсть задумчивого бора.
МОЛОДОЖЕНЫ
В окно течет густая синева,
Почти нет места – ларчики, баулы!
Снаружи кирказоны дом обвили, –
От смеха домовых дрожит листва.
Конечно, это злые чародеи
Виновники разора, мотовства!
Повсюду сетки африканской феи –
Следы ее интриг и колдовства.
Они приходят с видом раздраженным
И затихают, спрятавшись в буфет.
Событий никаких! Молодоженам
До крестных, видно, вовсе дела нет.
Здесь вечно ветерок метет, который,
Бывает, новобрачного крадет.
Случается, и злые духи вод
Приходят помечтать под сень алькова.
Подруга-ночь, о месяц, льющий мед,
Собрав улыбки, медью диадем
Заполнит доверху небесный свод.
С поганой крысой знаться им затем,
Когда не вспыхнет огонек болотный,
Как выстрел в предвечерней тишине.
Скорее, вифлеемский дух бесплотный
Синь зачаруй в лучистом их окне.
* * *
Апрель тому причина –
В саду переполох:
Навитый на тычины,
Безумствует горох.
В парах молочно-белых
Приветливый кивок
Ты видишь поседелых
Святых иных эпох…
От светлых скирд и крова
Их путь лежит далек –
Напитка рокового
Хотят испить глоток…
Ведь все вокруг просторный –
Ни горний, ни земной! –
Туман окутал черный,
Как будто мрак ночной.
И все-таки остались –
Сицилия, Германия,
Их уберег печальный
Рассеянный туман!
ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Минует летний день, и вдаль пойду стерней,
Исколет ноги мне покошенной травою,
И свежесть почвы я почувствую ступней,
И всем земным ветрам я головою открою.
Все мысли отлетят, умолкнет речь моя,
Душа полна одной любовью без границы.
Я как цыган уйду подальше от жилья,
Так прежде с женщиной, хочу с природой слиться.
ВОЗМЕЗДИЕ ТАРТЮФУ
Так долго разжигал он сладострастье под
Монашеской своей одеждой лицемера.
Шагал он как-то раз, беззубо скаля рот,
До мерзости слащав, пуская слюни веры.
Шагал он как-то раз, вдруг – Боже! – некто злой,
Карающей рукой схватив его за ухо,
Упреками хлеща, тотчас сорвал долой
Монашеский покров с откормленного брюха:
Возмездие!.. Когда слетел его наряд,
Отпущенных грехов своих несчетный ряд
Он в сердце перебрал, как будто зерна четок.
Разоблачен, убит – теперь он тих и кроток,
Довольствоваться рад и парою манжет.
- Глядите-ка, Тартюф до ниточки раздет!
ШКАФ
Милейший старичок – старинный шкаф дубовый,
Его мореный дуб так пахнет стариной.
Лишь дверцы отвори, и запах по столовой,
Как старое вино прокатится волной.
Хранится много лет в нутре его бездонном,
Где ленты, кружева, пахучее тряпье,
И бабушки моей косыночка с грифоном,
И простыни, и дрань, и детское белье.
А в темных закутках, глубинах потаенных,
Где завитки волос хранятся в медальонах,
Стоит медвяный дух засушенных цветов.
Предания хранишь ты в полостях просторных.
Ты их всегда и всем повествовать готов
Скрипением своих массивных дверец черных!
МАКС ЖАКОБ (1876-1944)
РАЗРУШЕН ПРЕЖНИЙ МИР
Под мысом прошлого – необозримы воды,
гляжу я, как любовь уносит вдаль пассат,
толпа, чем полнятся мои ночные годы,
рассеялась. Опять уперт в былое взгляд.
На дивных островах, в душе запечатленных –
веселье властное и царственный покой.
Так резво кони мчат моих годов зеленых,
звучит в моей душе их цок по мостовой.
Из речи и ветров я выткал покрывало –
скрывающий грехи унылый воротник.
Акрополь им укрыл до крайнего портала,
а мой пернатый шлем к сырой земле поник.
Что, власть или земля тебя манит сильнее?
Готов расстаться ли ты с кожей и страной?
Чтоб мой пернатый шлем поднять, склонились феи,
мне душу исцелит их поцелуй стальной.
О как печально и покойно дуновенье,
пахнувшее невесть с каких концов земли,
струится над водой унылый день паденья,
разрушен прежний мир, снастите корабли.
ТЫСЯЧА СОЖАЛЕНИЙ
Я вновь тебя обрел, Кемпер, где зародились мои пятнадцать первых
лет,
Но не умею обрести я слезы.
Уже предместья нищие, а слез все нет как нет,
А мне б рыдать, пока не скрыли их березы.
Тут все так скудно и убого стало ныне,
Пришелец я на каменной чужбине.
Мои друзья - в Париже, я для них
Обязан кипу сочинить крошащих сучья книг,
Так, чтобы сосны тощие воображенья
Неслись в тоске и радости движенья.
Я будто мраморный. В любителе искусств,
Во мне теперешнем уж нет обычных чувств;
Вернувшись в этот край, который мне знаком,
Я ощутил себя здесь чужаком,
Я жду здесь от людей лишь только неприязни.
Но холоден и сам - и нету худшей казни.
НОКТЮРН
Лягушек влажный шепоток,
приглушенные всплески весел...
В осоке - змей шуршащий ток,
задавленный рукою смех,
плеск тела, павшего в поток,
чуть слышные шаги людские,
в тени деревьев - тяжкий вздох,
галдеж бродячих комедьянтов.
ДОЖДЬ
Месье Юзуф забыл свой зонт
Месье Юзуф посеял зонт
А у мадам Юзуф украли зонт
Мне в глаз попало острие венчающее зонт
Я кажется вчера забыл свой зонт
А не у вас ли я забыл свой зонт?
Купить мне надо б зонт
Мне в общем-то совсем не нужен зонт
Я вскину капюшон чуть потемнеет горизонт
Месье Юзуф удачи большей нет чем потерять свой зонт
ШАПКА
Взлет на яблоню красивых голубей,
влет их охотник бьет – и нету голубей,
налет ворюг – и яблок тоже нет,
осталась только шапочка пьянчуги,
которую похитил нижний сук.
Занятья лучше нет, чем шапки продавать,
я говорю о шапках для пьянчужек.
Они встречаются повсюду – во рвах,
в лугах и на деревьях.
А новую всегда найдешь у Керморека,
торговца шапками в Ланьоне.
Торговцу помогает ветерок.
Я – маленький закройщик, я бы смог
заняться, как и он, продажей шапок,
а помогать мне будет сидр.
Когда я сделаюсь богат как Керморек,
и яблоневый сад куплю,
и голубей ручных;
а если попаду в Бордо, напьюсь вина
и выйду с головой открытой солнцу.
ПЕСЕНКА
Мышка и крыса,
Сурица и Мурица,
решили поучиться
у паучка в чулане
изготовленью ткани.
Ее в Кемпер и Нант, в Париж, пожалуй, даже
свезите на продажу.
А денежки – в чулок,
скопите на лужок,
на два ранетных черенка,
на парочку буренок,
а к ним и на бычка.
Вы голосите, квакши,
спустившаяся ночь
послушать вас не прочь,
все жабы и лягухи
послушайте во мраке
болтливую сороку
и моего дрозда –
какая красота!
В ГОМОНЕ ТОЛПЫ
Из аркад вышли двое мужчин, два чужака. «Парижская полиция», - прошел слух. Но для парижан они плоховато одеты, а будь полицейскими, были б еще поганей. Вызов любому веселью бросали их взгляды. На другой день после свадьбы, мы с Жаком бродили в воскресной толпе, взявшись крепко за руки. Вдруг кто-то разбрызгал святую воду и, хотя в толпе попадались и скептики, незнакомцы исчезли, только вырвалось пламя из брусчатки на том месте, где они только что стояли.
ЛЮБОВЬ БЛИЖНЕГО
Вам никогда не случалось наблюдать, как жаба переходит улицу? Будто махонький человечек, с детскую куклу, не больше, ползет на коленях. Казалось, такая коленопреклоненность должна бы его смущать. Но с какой стати? Ведь он попросту паралитик, ноги от него отстают, нужно их все время подтягивать. И куда ж он путь держит? Куда – неведомо, но известно откуда: понятно, что из городской клоаки. Вот бедолага, экий шут гороховый. Прохожие – ноль вниманья на жабу, как раньше и на меня. А теперь дети глумятся над моей желтой звездой. Счастливица ты, жаба. Тебе не нужно носить желтую звезду.
БЫТЬ МОЖЕТ…
Жоржу Орику
Быть может, странное виденье
Узрели мы в вечерней мгле,
Приняв за ангела явленье
Твой светлый отсвет на стекле.
Она уходит, Леонора,
И, распустив кудель волос,
Прикрыла ими у Авроры
Предмет моих сладчайших грез.
Проститесь с мужем и делами,
Всем мороком дневных забот.
Плещу я легкими крылами
И призываю вас в полет.
Богиня лжи, задев перстами,
Презреньем заразила вас,
Но сходным с дерзкими мечтами,
Чем бредит юный свинопас.
УЛИТКА
Улитка, восходи к вершине горней!
Конец дороги тает в вышине;
верши свой путь извилистый, упорный
ты к небесам, противным Сатане.
Улитка, так же долог путь Жакоба,
который скачет на шести коньках,
чтобы стереть меж головой и брюхом
слова, начертанные на кишках.
Улитка собралась вершину мира
низвергнуть вниз, в благословенный ад.
Прекрасен склон, лоснящийся от жира,
а у подножья угольки чадят.
Улитка ты, как мирозданье словно:
Смола внизу, святой огонь – вверху;
моллюску жирному душа подобна,
болотному, посмертно, огоньку.
СТАРИННЫЙ ГОБЕЛЕН
У рыцарей двоих за даму схватка,
В глазницах лошадиных млеет страх.
Небесный луч отсвечивает ярко
И на кустарнике, и на щитах.
А женщина, взирая на сраженье,
С отшельником стоит невдалеке,
Он ей страстей кровавых разрешенье,
Святой старик, предскажет по руке.
И в небесах парит на иппогрифе
Ее жених – бретонский дворянин,
Который по велению халифа
Украл траву Познания с вершин.
Седой сеньор – хозяин цитадели:
Замысловатых башен и куртин;
Поет любовь струна виолончели,
Седой сеньор – радушный властелин.
Весь этот мир блюдут святые строго,
Оруженосцем служит серафим,
В аду марсельском породив тревогу
Кромешной рати с дьяволом самим.
СЛЕПАЯ ДАМА
Глаза кровавые и сдержанная речь
От бед своих она стремится уберечь
Прическа у нее бурлит подобно пене
И в брошах и серьгах лишь рыжие каменья
У дамы вместо глаз кровавые провалы
А в письмах и поля и между строк пробелы
Заботится она о каждой складке платья
Какое ей еще себе найти занятье
Не стоит говорить о подлом ее зяте
И пара слов о нем здесь прозвучит некстати
Подонок часто пьет с ослепшей дамой вместе
Она хихикает потом горланит песни
ОСКАР-ВЕНЦЕСЛАВ ДЕ ЛЮБИЧ-МИЛОШ (1877-1939)
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Черничный привкус губ твоих совсем негадан.
Твой серебристый смех разбился и погас,
И фиолетовой вечерни вялый ладан
Все ширится теперь в лагунах твоих глаз.
Назавтра я опять в златом жужжанье шершней
Произнесу твои любимые слова,
А нынче ты позволь тебя считать умершей,
Признания шептать, как будто ты мертва.
Сникают лилии под окриком осенним, -
Так прежние слова ломает голос мой.
В тебя моя душа глядится с удивленьем,
Увидев прошлое в тебе ее самой.
Там, где встречались мы, как раньше, как бывало,
Печальным смехом ты покой мою мечту.
Продрогшая луна - мечта моя устала,
Но аромат ночной ей дарит чистоту.
Ты в память о былом, о нашей страсти зыбкой
И вольной, как цветок, когда вернусь назад,
При свете прошлого приветливой улыбкой
Встречай нечаянный поблекший мой возврат.
СТАРЫЕ ГРАВЮРЫ
Печать плоха: я в сереньком тумане,
Надежно я укрыт Сьерра-Мореной.
Мой друг Камачо, с грустью неизменной,
В размытом сюртуке из обезьяны.
Нас только трое: ляжка Санчо мне
Из сумрака явилась неспеша
Эстремадуры в самой глубине,
Чьим эхом - осажденная душа.
В струящемся на землю лунном свете,
В свеченье фантастической луны
Пылинки пляшут, радости полны,
У Мариторнес, в ее нищей клети.
Унылая скала скрывает спину
(Поэтому тут, право, ни к чему)
Карденьо, фантазеру одному,
Кто помечтать улегся под осину.
А Дон-Кихот уперся в небо длинным
Копьем своим – так небеса низки.
О, сколько он веселья и тоски
Принес навеки замершим ложбинам.
Уже светает, вьюги пелена,
И снова Грусть, она всегда иная.
Хлебнем стаканчик старого вина!
Дохнем на свечку, пламя задувая.
ЧТО НУЖНО НАМ?
Что нужно нам? Хозяин кабачка,
Откормленный, приветливый, проворный, -
Металлом пуговиц пиджак украшен черный;
Душа, что так бездонно глубока;
Долина, как со старого эстампа,
Приезжие, закутанные в плед,
Ньюстедские амуры в свете лампы
И ветер, говорящий как Манфред.
И со столов упорно, без пощады,
(Чтоб жизнь начать нам с чистого листа)
Стирать былые имена и даты –
Вот в чем она, заветная нужда.
Но высшая - хозяин кабачка.
И велика нужда в отмытых спальнях,
И в паутине сумерек печальных,
В душе, что так бездонно глубока.
К ЛЮБВИ
Прекрасное лицо мне видится сквозь горе,
Но слабой памяти его не удержать.
Любовь, ты - легкий бриз, что возвращает вспять
Летящих лебедей, обратно гонит в море.
Но я благословлен болезненной душою
Твоей, ушедшая навеки, навсегда.
У тех есть в памяти туманная мечта,
Кто знал кочевницу, знакомую с волшбою.
А мне всего родней в тебе твоя Печаль.
Ясны твои глаза – ясна морская даль,
Горька твоя слеза – горьки морские воды.
Лишь глаз внимательный в пространстве небосвода
Заметит, тающий среди морских пустынь,
Надежды парус, уходящий в синь.
НЕЖНЫЙ СКРИП
Вот нежный скрип проворного берлина...
Рыдает мрак весельем прежних дней.
«Пойду-ка гляну кто там у дверей».
«Я рад приветствовать милорда Сплина».
Взвились, взвились коньки былого вдруг,
И вечер, вечер - с окнами забвенья.
«Ту диву, что овацией не рук,
А душ встречали, видели вы в Сьене?»
Все льют и льют дожди воспоминанья,
По кровлям позабытого звеня.
«Благодарю за милое посланье.
Ну, а Ноэль, припомнит ли меня?»
Болит, болит душа, о, вечер-дед,
Навек, навек затих петух-пройдоха.
«Goddemn, во тьме осенней всем нам плохо.
От Годвина и Перси вам привет».
И мрак былого нежен, словно пьяный,
Хлебнувший кружку старого вина.
«Забыл я броситься, - моя вина, -
В Везувий, жерло самое вулкана».
МОСТ
Парит по воздуху увядшая листва.
Что с нежным островом ты, осень, сотворила?
Он весь пожух,
В тоске, иссякли силы!
Гудят колокола на Сен-Луи-на-Иле,
Ведь шкиперова фуксия мертва.
Две старых лошади с понурой головой
Последний раз купаются в реке,
И старый жирный пес все лает вдалеке.
Дитя родное, на мосту пустынном двое нас;
Ты в блеклом платьице, печальных пара глаз,
С букетиком в руке.
Дитя мое! Приходит час!
Дитя мое! Для них! Для нас!
Приходит час!
ПУТЕШЕСТВИЕ
Фанни, моя тоска с небесным цветом слез.
Давайте, мертвые, отправимся в Когда-то...
Покоем прежних солнц вселенная объята.
Смятение твоих растрепанных волос.
Мой хрупкий друг, твои глаза, как лен в цвету!
Возница-весельчак толпу холмов торопких
Задорно гонит вспять, и в дуновеньях робких
Жослена лепестки трепещут на ветру.
Далече озерцо подобное цветку.
О, вечно, вечно длись блаженная дорога!
Еще в твоих глазах не завелась тревога,
И от жары знобит дорожную тоску.
Укачивает нас повозки нежный скрип.
В разбойный край руин несемся, погоняет
Возница наш коней, и ветви осеняют
Печальное дитя, в чьих легких влажный хрип...
Нам памятный мотив указывает путь.
Былое кажется осиротевшей чащей,
Где тихо шелестят мелодией дрожащей
Иные времена, которых не вернуть...
ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР (1880-1918)
ПЕСНЬ ЗЛОСЧАСТНОГО В ЛЮБВИ
(Из цикла)
Всем ручейкам молочным Ханаана
О Млечный путь ты светозарный брат
Ты курс нам указуешь постоянно
К туманностям куда сквозь звездопад
Летят тела возлюбленных слиянно
Достойная пантеры красота
Взгляд шлюхи с сожаленьем и мольбою
Моя великолепная тогда
Мне чудилось что даже над судьбою
Всевластны твои горькие уста
Дорожки оставляли ее взгляды
Как по ночам следы падучих звезд
В ее глазницах плавали наяды
И наших фей печалили до слез
Лобзанья где горело пламя ада
Но все равно живу я и теперь
Надеждою одной на нашу встречу
И на мосту Вернувшихся Потерь
Я на ее приветствие отвечу
Любимая я рад тебе поверь
Пустеют сердца и ума сосуды
Как из бочонков Данаид вода
Так утекают небеса оттуда
Вернется ль вновь покой и чистота
Как сделать чтоб свершилось это чудо
Я никогда теперь уж не смогу
Расстаться с нежностью к моей Желанной
К поломанному ветром васильку
Моя голубка берег долгожданный
И гавань на далеком берегу
Колодники с веревками на шее
И фавны и болотные огни
Вторгаются в мое воображенье
Везде меня преследуют они
О Господи какое всесожженье
Меня тоска преследует как рок
Я знаю что душа и тело бренны
Они единорог и козерог
Пугаются тебя огонь священный
Багрово-красный утренний цветок
Несчастье грозный бог со взглядом строгим
Безумными жрецами приодет
А твои жертвы в рубище убогом
Суровый бог рыдают или нет
Так пусть Беда для нас не будет богом
Змеей струишься ты за мной в пыли
Куда б ни шел как тень ползешь ты сзади
Бог тех богов что в осень полегли
Ты скользким брюхом отмеряешь пяди
По праву отошедшей мне земли
Не позабыла ль ты мою услугу
Что вывел я тебя на свет дневной
Влачишься ты печальная супруга
Как траурная тень всегда за мной
Ведь мы неотделимы друг от друга
В апреле зиму погребли снега
Приветствуя приход поры бесснежной
И в поле и в сады и на луга
Слетелись стаи птиц спешащих нежный
Апрель восславить с каждого сука
Дружинами весны зеленолистой
Армада снега вспять обращена
Весна улы6кой светится лучистой
И к бедным людям благости полна
Их омывает добротою чистой
Размеры сердца так же велики
Как зад почтенной дамы из Дамаска
Но грудь пронзают семь мечей тоски
Прекрасная я весь любовь и ласка
И сердце рвут проклятые клинки
Печали семь мечей о сладость боли
Нашептывает страсть мне чепуху
Мечи мне грудь и сердце распороли
Ну как об этом я забыть смогу
Когда терпенья нет крепиться боле
*
Всем ручейкам молочным Ханаана
О Млечный путь ты светозарный брат
Ты курс нам указуешь постоянно
К туманностям куда сквозь звездопад
Летят тела возлюбленных слиянно
Существованьем правит рок слепой
И подчиняясь музыке небесной
Которая звучит сама собой
Всю нашу жизнь танцуем мы над бездной
По воле бесов властных над судьбой
Рок рок существования основа
Всем нам от сумасшедших королей
До лживых дам в пупырышках озноба
Средь истомленных временем полей
Грозит его мучительная злоба
Что делать регент твой удел таков
Ты Луитпольд свое предназначенье
Быть нянькой августейших дураков
Оплакивал ли в сумрачном свеченье
Мерцающих в тумане светляков
У озера стоит дворец огромный
С воды несется пенье рыбака
Хозяйки нету вскинут мост подъемный
Отдавшийся на волю ветерка
Скользит по водной глади лебедь томный
Здесь короля дурной конец постиг
Он утонул у этих стен купаясь
Но выбрался на берег и затих
С тех пор лежит недвижный улыбаясь
И в небо вперив помертвевший лик
Мне лира пальцы жжет твое пыланье
Июньского светила жаркий зной
Парижские я мерю расстоянья
Безумство нежное владеет мной
И умирать в Париже нет желанья
Здесь каждый день воскресный удлинен
Он тянется легко и монотонно
В дворах шарманок раздается стон
Цветы свисают с каждого балкона
Пизанской башни повторив наклон
Парижский вечер одурел от джина
Сверкая фонарями вдоль хребта
Спешат трамваи с грохотом лавины
Как на линейках нотного листа
Излить на рельсах бешенство машины
Нестройный хор кафе по вечерам
Поет шипеньем всех своих сифонов
И песнями веселыми цыган
И голосами хриплыми гарсонов
Любовь к тебе что прежде пел я сам
Я знаю что рабы поют муренам
Могу пропеть и лэ для королев
И песнь которая подстать сиренам
И простоватый жалобный напев
И песенку привыкшего к изменам
БРОДЯЧИЕ АКРОБАТЫ
Луи Дюмюру
Семья кочующих артистов
Бредет гурьбою в поле чистом
Так странствуют они по свету
Деревнями где храмов нету
И ребятне из деревень
На них весь день глазеть не лень
Деревья наклоняют кроны
Им отвечая на поклоны
У них есть гири трубы горны
И золоченые валторны
А дрессированный медведь
Со шляпой собирает медь
ЛОРЕЛЕЯ
Жану Сэву
В Бахарахе колдунья жила ее сила
Чародейская многих мужчин погубила
Самолично епископ колдунью судил
Но прельщенный красою грехи ей простил
Лорелея чьи очи блестят как алмазы
Кто подбил тебя на колдовские проказы
Мне о горе нигде появиться нельзя
Чтоб мужчин не губить мне взглянувших в глаза
Мои очи подобны огню не алмазам
Положите конец чародейским проказам
Сам я дева сгораю в огне твоих глаз
Тебя сжечь на костре как отдам я приказ
Чем так жить на костер я оправлюсь охотней
Пусть свершится возмездье по воле Господней
Безысходная мука терзает меня
Все тоскливей становится день ото дня
Ведь лишь только отсюда уехал мой милый
Как расстаться не чаю я с жизнью постылой
Увести бесноватую крикнул прелат
Вызывая конвой из надежных солдат
В монастырь убирайся безумная Лора
Чтоб избавить мужчин от смертельного взора
Вот она и конвой по дороге идут
Чародейские очи как звезды цветут
Дайте с этой скалы обратилась к солдатам
С моим замком родным попрощаться мне взглядом
Только в Рейн погляжусь коль мой жребий таков
И отправлюсь в обитель невинных и вдов
Растрепалась прическа на круче светлея
Конвоиры кричат ты куда Лорелея
По реке мой любимый на лодке плывет
Он увидел невесту к себе он зовет
Его зову внимаю я благоговейно
Она рухнула в воды бурливые Рейна
Чтоб мерцали вовек сквозь барашки седые
И глаза цвета Рейна и кудри златые
КЛОТИЛЬДА
Расцвели в саду весеннем
Лилия и анемон
Где меж страстью и сомненьем
Горечь погрузилась в сон
Там раздолье нашим теням
Только их развеет ночь
Солнце скроется а темень
Прогоняет тени прочь
Их прически взбил волнами
Резвый бог живой воды
Вслед за милыми тенями
Мы помчимся я и ты
МАРИЯ
Вы танцевали здесь Мария
Девчонкой много лет назад
Когда вернетесь вы седая
Тогда восславит ваш возврат
Всех этих звонниц медь литая
Объяла маски немота
Но музыка что в отдаленье
Как синь небесная чиста
Хочу я страсти легкой без томленья
Чтоб стала радостью беда
В густом снегу бредут бараны
Баранья серебрится шерсть
Идут солдаты о как странно
В груди одно лишь сердце есть
Да оно непостоянно
Куда же унесешься ты
Волна волос в какие дали
Куда же унесешься ты
И руки-листья что опали
Под осень на мои мечты
По гулкой набережной Сены
Иду я с книгою в руке
Ее теченье неизменно
Подобное моей тоске
Когда ж наступит перемена
БЕЛЫЙ СНЕГ
На небе ангелы парят
Одетый с синем как солдат
Белеет на другом халат
Другие все поют
Весна голубенький солдат
Так много золотых наград
На твой мундир повесит в ряд
Повесит в ряд
По воздуху летит гусиный пух
Порою снежной
Нет моей нежной
Лелеемой объятьем моих рук
ЦЫГАНКА
Цыганка нагадала что придется
Нам испытать превратности судьбы
Мы распрощались с ней из ворожбы
Надежда вышла будто из колодца
Она медведя тяжелей любовь
Но все же нам танцует на забаву
И как роняют побирушки «Ave»
Роняет перья кенарь голубой
Мы бедствий и напастей в ожиданье
Живем одной единственной мечтой
Рука в руке идти дорогой той
Что нам сулит цыганкино гаданье
РОЗМИРА
Андре Дерену
Ожидаю у двери сейчас
Куда скрылась прекрасная дама
За которой пленительный час
Я по улицам шел Амстердама
Ей рукой поцелуи меча
Как они доходили до уст
Ни один человек не узнал
Ни один не узнал моих чувств
Потому что осенний канал
Был в ту пору безлюден и пуст
Ей прозванье придумал – Розмира
Чтоб цветущие помнить уста
Что Голландия мне подарила
Но покинул ее навсегда
Я в погоне за Розою Мира
* * *
Спустилась ночь волну кудрей
Она ласкает чуть небрежно
Тем кто рассказывает ей
Истории свои прилежно
Цветок напрасно ищешь ты
Защиту в тонком аромате
Расстаньтесь с запахом цветы
Исчезли крылья у дитяти
Настало время длинных кос
Цветов и перьев и обмана
Фонтан любовник чайных роз
Поймайте в горсть струю фонтана
ТОСКА ОСЕНИ
Солдат добра тебе даровано судьбой
Уменье всегда сопротивляться року
И скоро будешь ты сопровожден в дорогу
Тоскою осени покинутой тобой
Идет война а ритм ее еженедельный
Диктуют пушки нам отчаянной пальбой
Но ты прислушайся наедине с собой
К мотиву ласковей бретонской колыбельной
К мелодии нежней чем сладкий баритон
Нежней чем самолет рокочет ночью лунной
Чем баркарола что струится над лагуной
Чем всхлип каким зарю приветствует Мемнон
* * *
Милых девушек полна
Пожелтевшая тетрадка
Вкус старинного вина
Для меня всегда загадка
Ради прихоти невинной
Тешусь музыкой старинной
Вновь бужу я от тоски
Ветхие свои мозги
Чтенье книг и старый друг
Упоенье негой лета
Заняли бы весь досуг
Если бы не чувство это
Что всегда владеет мной
Ты любовь всему причина
Только для тебя одной
Шар вращается земной
Жизнь кончина рай кручина
ФРАНСУА МОРИАК (1885-1970)
ДВЕ РЕКИ
О, спящая, ведь не забыты
Те наши сдержанные ласки,
Когда со мною без опаски
Ты возлегла совсем прикрыта?
Прошли неспешно мы с тобою
Весь путь до сокровенной грани,
Но шлюп, затерянный в тумане,
Не захлестнуть волне прибоя.
Пускай же длиться ночь вовеки,
Не надо мне ни сна, ни речи.
И накрепко содвинув плечи,
Текут не слившиеся реки.
ПРОХЛАДА
Когда небесный жар измучил все живое,
Когда сошел пожар не скудные поля
И все, что можно сжечь, испепелил дотла,
А злые косари, орудуя косою,
Окашивали вкруг распятые тела,
Лишь я один восстал на всей земле спаленной,
Чтоб в путь отправиться мне почвой изнуренной, -
И ваше сердце я под трескотню цикады
Так жаждал отыскать, как жаждал я прохлады.
ПЕЧАЛЬНЫЙ ЩЕНОК
Познавшая мой хаос тайный,
Протоки, омуты, ключи,
Ты все-таки ко мне в ночи
Прильнула, как щенок печальный.
Едва прикрытый волосами,
Твой лоб и ясен, и высок.
Я жадно слушаю часами
Бурлящий в глубине поток.
Я слышу гулкое биенье
В груди печального щенка.
Стремит незримое теченье,
Как будто горная река.
Союз наш зыбок, сокровенный,
Но средь всегдашней немоты,
Как можешь не заметить ты
Пробежки молнии мгновенной?
Не слышишь ты раскатов грома,
Смерть призывающей души,
Но у меня ты вечно дома
И можешь отдохнуть в тиши.
Увидит ясный твой зрачок,
Покинув сонные глубины,
Как из-под скинутой личины
Предстану жалок и убог.
ЖАН КОКТО (1889-1963)
СПИНА АНГЕЛА
Сон улицы притворной,
Где зыбко пел рожок,
Вас мучит, с выси горней
Сошедший ангелок.
Видением, обманом
Был ангел? Сон – не сон?
Но показалось странным,
Что не горбатый он.
Ведь тень на стенах спальни
Совсем не вертикальна.
ГИМН СОЛНЦУ
Светом, Феб, твоим залитый,
Мир на диво как прелестен.
Солнце позлащает плесень,
В коей мы все – паразиты.
Одного ты сбил стрелою.
Убоявшись этой кары,
Мы, бескрылые Икары,
Не расстанемся с землею.
Рок сыграл с тобой проказу,
Наградив тебя пороком,
Тем, что глупому Мидасу
Древле послужил уроком.
Все ты обращаешь в злато,
Но беды не приключится –
Навзничь на моей гробнице
Ляжет тонкий луч заката.
* * *
Она хранится, память детства,
В шкатулочке предчувствий – в ней
С мотоциклистом по соседству
Уложен запах взмыленных коней.
С шутихой, пущенной когда-то -
Толпа усталых чьих-то мам,
Покорно ставящих заплаты
На рваные матроски шалунам.
Хранит воспоминаний ящик
Девчонок, млевших от парней,
С утра на площади галдящих,
Шикарно дым пуская из ноздрей.
В шкатулке памяти укрыта,
Живущая поныне там,
Действительность Мезон-Лаффита
С шуршаньем сладким грабель по утрам.
* * *
Посмертный свиток мой
разматывается, его назвал посмертным,
поскольку предназначен
он молодежи будущих времен.
Из гроба моего он выползает лентой,
к вам обращаясь,
словами образов
и письменами дыма
от моего пылающего сердца.
Он вам шеи обовьет как удавка,
и мановеньем дружеской руки
он не велит, а поощряет.
Не бойтесь,
вместе нам не заблудиться
средь этих девственных снегов.
Прислушайтесь внимательней,
как новое вино
упруго бьется в каждой вашей жиле.
* * *
Ничего не ведая об этих краях,
я все же сумел
кое-что понять.
К примеру, отчего здешние жители
боязливо сторонятся меня,
презирают
и ненавидят.
Это не та ненависть,
которой сам грешу, и другое презренье.
Скорей, ужас ребенка,
заплутавшегося в лабиринте
коридоров.
Помню свой дикий страх, когда погасла лампа, и я очутился
в темном хаосе спальни,
где прежде на моих глазах умерла бабушка.
ВОСКРЕСНЫМ УТРОМ
С рассветом заключаются пари.
Мотоциклисты-гонщики, апаши,
Благословенны будут страсти ваши,
Волною захлестнувшие Париж.
Спит зеленщик на небе среди роз,
А гонщик выжимает газ упрямо.
Верхом на горизонте виртуоз
Затух вдали, как будто отзвук гаммы.
Тебя приветствует моя строка,
Присевшего в парижском сквере, - тяжко
Покоится на живописной ляжке
Натруженная честная рука.
РОБЕР ДЕСНОС (1900-1945)
СМЕРКАВШИЙСЯ ДЕНЬ
Он ускользнул на дно реки
Эбеновые камни золотая нить и крест неразветвленный
Вокруг пустынно
Причиной моей ненависти к ней моя ж любовь как водится
Мертвец дышал могучими порывами пустот
А циркуль все вычерчивал квадраты
и треугольники на пять сторон
Потом он спустился на чердак
Полуденные звезды блещут в небе
Охотник брел с ягдташем полным рыбы
на берег посередине Сены
Червь дождевой на линии окружности
отметил центр круга
В глухом затишье мои глаза вещали громогласно
Итак протискивались мы через толпу в пустой аллее
Когда ходьба нам даровала отдых
решились мы присесть
потом смежили веки пробуждаясь
и тут рассвет на нас пролил ушаты ночи
И дождь нас высушил
ПОД ИВАМИ
в горящей клетке диковинная птица
Себя провозглашаю дровосеком стального леса
и также что никому еще не удалось понять ни выдру ни куницу
диковинная птица что озаряется свивая крылья
Внезапным сполохом шутихи твое зачаровали слово
Когда тебя я покидал от них любовь и плечи заалели
Хмельная четвертинка часа
роскошней дальних декораций
до хруста пальцев алебастровых
простерла руки
В положенное время все придет
к прозрачности такой же полной
как вольер где вьются птичьи перья
Дуб пресловутый возвышается над миром
поросший висельниками
благодаря корням проникшим вглубь земли
Вот день который я наметил
Пылающий кинжал сразил диковинную птицу
в огнем объятой клетке и железный лес
трепещет в свете умерших левкоев
Тебя я схоронил в подлеске возомнившем
себя властителем долины
СМЕРКАЕТСЯ
Лишь только захоти и ты вольна уйти
Постель сбирается и распускается
блаженно будто черный бархатный корсет
Жучок блестящий на подушку сел
и взорвался сливаясь с Темнотой
Вал накатив но берег затихает
Прекрасная Самоа дремлет в вате
Что ж сотворил ты со знаменами обвал?
Их вывалял в грязи
В любой грязи мерцает счастливая звезда
Я пересказываю сон
Я ночь переливаю в склянки
и ставлю их на полку
Смешался щебет птах с бесчинством дровосека
и стал прогалиной
Ни с места тронуться ни умереть в избытке радости
Случайный сотрапезник за столом
на просеке зеленых изумрудов гулких шлемов
в соседстве с грудой шпаг и ржавых лат
В пылающей от страсти лампе волосок развился
с приходом сумерек
Я сплю
КОНФЕТКА
Я Я король король
гор
У меня есть два два прекрасных прекрасных пре-красных
прекрасных прекрасных
глаза глаза
солнце жарит жарит
У меня есть нос
У меня есть палец палец палец палец палец на на
каждой руке руке
У меня есть зуб зуб зуб зуб зуб зуб зуб
зуб зуб зуб зуб зуб зуб зуб
зуб зуб зуб зуб зуб зуб зуб
зуб зуб зуб зуб зуб зуб зуб
зуб зуб зуб
Ты причиняешь причиняешь мне мне боль
но мне плевать плевать плевать плевать поверь
дверь дверь
ЖАК ПРЕВЕР (1900-1977)
СОН
В какой-то местности, у моря где-то, –
во сне я точно знал, где нахожусь, –
девица юная, - она совсем раздета, -
бредет в толпе
вполне наряженных персон,
не замечаемая ими.
Я этому дивлюсь, но вовсе не смущен.
Так начинался сон;
внезапно появилась мама в громадном конном экипаже,
недавних, но уже былых времен, –
он предназначен для торжеств и свадеб.
Была ли мама в белом, не скажу,
но было ясно, что она невеста.
И рядом с ней – отец,
или, возможно,
я теперь его домыслил.
Меня заметив, мама улыбнулась
своей знакомой детскою улыбкой,
но в ее глазах
угадывался ласковый упрек.
Я должен был придти на свадьбу.
Я не нуждался в особом приглашенье,
ведь я не просто гость, а член семьи,
меня, наверно, ждали сколько можно,
однако торжество
так и прошло без моего участья.
Получилось:
важнейшее из самых важных в жизни дел
я не исполнил.
С НАТУРЫ
Стакан родился из песка
в отличие от этого цветка,
который выбился из почвы.
А та рука, что вылепила вазу,
и та рука, что обрывает лепестки цветка,
они откуда родом?
Ведь не из юпитерова бедра, не из адамова ребра,
не из волшебного мешка…
Ну, а тогда вот эти руки,
откуда появились?
Тянутся куда?
А все это: керамическая ваза,
лоскутик кожи,
щепка,
клоп, сидящий на медали «За заслуги»?
Как ветер перекатывает дюны,
так время разрушает монументы.
А дружки с подружками своими,
попеременно:
помрут – народятся,
сойдутся – разойдутся,
естественны,
как рыба в воде,
как кровь в аорте,
как кость в глотке.
ПОСЛАНИЕ ОДНОГО МАЛЕНЬКОГО ЧУДОВИЩА
Сказать чудовищу, кто оно есть – чудовищно:
и нелюбезно, и бесполезно.
Как ни ужасно жить, не зная правды о себе,
но от такой ему не станет легче.
Тогда ее не лучше ль скрыть?
Вы плохо знаете чудовищ –
они весьма бывают симпатичны.
ПУСТЬ ПОСТРАДАЕТ
Впустите пса, заляпанного грязью.
Пусть пострадает собачий ненавистник.
Впустите пса, всего заляпанного грязью.
Пусть пострадает ненавистник грязи.
Тот, кто не ценит,
Тот, кто не желает знать собак,
Тот, кто не желает знать и грязи.
Пускай его чуть передернет.
Можно пса отмыть,
Отмыть можно и воду,
Но не отмоешь того,
Кто говорит, что любит пса
Поскольку…
Чист выпачканный пес
И грязь чиста,
Бывает, что вода чиста.
А тот, кто говорит, поскольку…
Нечист,
Совсем нечист.
ЖИЗНЬ ПРЕЛЕСТНА
Когда жизнь заканчивает игру,
смерть начинает уборку.
Жизнь резвится,
смерть наводит порядок,
неважно, что прах заметает под коврик.
Сколько прелестных вещиц она оставляет.
* * *
Это поет мой цветок –
вовсе не я пою.
Вовсе не я смеюсь –
вино, которое пью.
Это слезы умершей любви –
вовсе не я их лью.
* * *
Мужчина и женщина,
никогда не встречавшиеся,
ибо жили далеко друг от друга –
в разных городах,
однажды читали
одну и ту же страницу
одной и той же книги
одновременно –
на второй секунде
первой минуты
последнего часа
их жизни.
* * *
Твоя рука
это лицо,
твой браслет -
ожерелье,
два кольца -
глаза,
бархат платья –
твои белокурые волосы.
* * *
Если б у меня была сестра,
я все равно любил бы тебя больше.
если б я владел всем золотом мира,
то бросил бы его к твоим ногам.
Если б у меня был гарем,
ты была бы любимой женой.
* * *
Когда жизнь ожерелье,
каждый день - жемчужина.
Когда жизнь тюрьма,
каждый день - слеза.
Когда жизнь лес,
каждый день - дерево.
Когда жизнь дерево,
каждый день - ветка.
Когда жизнь ветка,
каждый день - лист.
Когда жизнь море,
каждый день – волна,
а каждая волна – песня, жалоба, судорога.
Когда жизнь игра,
каждый день - карта:
бубна или трефа,
пика, несчастье.
А. когда она счастье,
карты любви –
сердечки-червы и филейные части.
* * *
Я сегодня весь день
счастлива и весела.
Он признался, что любит, -
как я этого долго ждала!
Я свободна, как ветер,
чем и горда -
ведь не добавил, что полюбил навсегда.
ВРЕМЯ, КОГДА ПРОИЗОШЛО ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Полицейский:
- Где вы были 25 декабря в ноль часов?
Убийца:
- Ну и вопрос!
В ноль часов я, понятное дело, был нигде.
Полицейский:
- Правильно.
Можете идти.
Убийца:
- Как время.
ЖАНИНА
Говорила:
Я дивную жизнь проживу
в компании пары прелестных убийц.
Она знала и цену любви,
и стоимость жизни.
Это было вчера.
Умела она улыбаться.
Умеет еще и сегодня.
Бог даст, не разучится завтра.
Так же, как дочка и муж,
так же, как пара прелестных убийц.
СТАНОВИТЕСЬ ЗА ГИДОМ!
ГИД
Становитесь за гидом!
ТУРИСТ
Я стал за гида.
ЕГО СОБАКА
Я стала за своего хозяина.
КРАСИВАЯ ДЕВУШКА
Я стала за гида. Значит, я перестала быть женщиной, раз стала за мужчину.
ТУРИСТ
Я стал за эту красивую девушку.
ЕГО СОБАКА
Значит, и я стала за эту красивую девушку, раз я стала за своего хозяина.
ГИД
Становитесь за гидом! Я не стал за гида, потому что и есть гид.
ТУРИСТ
Хотел бы я знать, кто эта красивая девушка, за которую я стал.
ЕГО СОБАКА
Я не стала за своего хозяина, раз я стала за своего хозяина, вот досада.
КРАСИВАЯ ДЕВУШКА
Я стала за гида, я стала за толпу, я стала за режим, я стала за моду, не стало того ребенка, которым я была... А, хватит с меня! Я стала за пустое место.
(Исчезает)
ГИД
А, хватит с меня! Ухожу в отставку.
(Исчезает)
ТУРИСТ
О, господи! Я не стал за гида, я не стал за мужчину, я не стал за женщину, мне не за кого стать.
(Исчезает)
СОБАКА
Все кончено! Я не стала за своего хозяина, значит, я стала за своего хозяина, и мне не удастся посетить замки на Луаре!
Я ВАС ЗАМУСОРИЛ, О, УЛИЦА МОЯ
Я вас замусорил, о, улица моя,
прошу прощенья;
какой-то малый мне всучил
листовку Армии Спасенья,
и скомкав я ее швырнул
в поблизости бегущий ручеек,
приостановив на миг
воды прозрачной ток.
Прошу вас отпустить мне этот грех,
тем более, тут нет большой беды:
шел мусорщик, поддел ее лопаткой,
и вы опять чисты.
Теперь послушайте:
приветствую вас улица моя,
где обитают людоедки,
прекрасней, чем в китайских сказках,
способные внедрить в желаний наших язвы
такие насажденья,
как шпаги наслажденья.
Изящнейшая улица моя, хвала вам,
мусорщику также.
МАРСЕЛЬ СЕН-МАРТЕН* (р. 1923)
* * *
Этот звук подсказал мне
время.
Надо выйти купить
хлеба.
Пуст мой почтовый ящик.
Десять бьет
на часах белых.
Победно сияет небо.
Живут там родные души.
* * *
Как бы узнать
имя этой женщины?
Она семенит с что-то
бормочет.
На самый гребень холма
за нею следом взобрался мужчина.
Потом он спустился
и стоит вблизи гаража.
* * *
Голубая мельница
и два холмика
рядом
один пшеницей порос
другой виноградом.
Ручей игривый
напоен небесным
благоуханьем.
Здесь Вергилий
похоронил
свое сердце.
* * *
Дорога всегда
разряжает сумерки
сумерки делаются болтливы
словно ручей
утекающий
сквозь
музыкальные пальцы.
Хлеб ведает
прошлое воды
и зерна
прошедших путь огня
и человеческих пальцев.
* * *
Справа тис.
Слева тис.
Эту аллею
пройти ль до конца?..
Нету дома
нет крыльца…
Море…
Пространство…
Время…
Справа тис.
Слева тис.
ВЕНЮС КУРИ-ГАТА*
ДВОРЕЦ ГУБЕРНАТОРА УКСМАЛА
Три белых лепестка охраняют дворец
три игуаны солнце слизывают с его паперти.
Три времени года сухие и бодрые опустошили хижины и голубятни
Уксмал скользит в направленье Мани
Мани к океану дрейфует который ниже пригорка.
Заключенный народ наученный отмыкать
на какой глиняный взгорок поднимаются твои свадьбы
в какую эпоху ты пропалывал своих мертвецов и поля?
Тебя Мани отыскал скорчившимся на мосту
с лицом разукрашенным соком растений
с телом скрюченным от дождей.
Студеный ветер ты чтишь
ненавидишь ты знойный юг
с вершин своих кровель зажигаешь луну
рукой ухвативши свой чуб чтоб сберечь малейшую искру.
* * *
Он восстает ото сна
рубит в щепу воздух забивший дверной проем
чтоб следить как восходят подземные тучи.
Плененный квадратиком стужи
и возней петуха грызущего на кровле свой гребень
он робеет преследовать обескровленные тополя
пуститься по журчанию рек.
И все-таки его дом из ребра метнувший кирпич
ржет в ярком свете до кости обнаженный.
* * *
Он ждет оплошности солнца
чтоб затащить его в свою нору
там обрить лучи и сожрать.
Можно за богом следить сквозь жалюзи валунов
тайком
преследовать вдоль его
безграничных владений
можно без устали дожидаться века облаченным
в панцирь земли.
У заболони вызнайте ее возраст
аккуратно сложите ее
сердечная трещина будет направлена внутрь.
* * *
Он больше не рыщет вокруг своих бедер
низкая изгородь вокруг угасшего тела
холод сковал щели и кипарисы.
Он теперь уже не хозяин своему следу
и разучился топтать свою тень собственным шагом
от него шарахаются слова
почва раскачивается под его лампой
его кожа нисходит уступами и курсирует между бельем и закатом.
Он больше не заплутает в своем голосе
эхо не прибьет к своим стенам
он забился вглубь своей глотки
притворяется мертвым чтоб не поранится о переборки дня
чтоб не задеть похоронный звон приковылявший на единственной ноте.
* * *
Чуть только надтреснет фасад темноты
они вновь пускают побеги дробящие камень
этот гибрид прорастает сквозь лик немоты нарушив чин подземелья.
Волосы глины тянутся до самых дверей
бессильные руки влекутся к букетам.
Они стали голодом в чреве цветов
ознобом в затылке деревьев
они зевотой разрывают челюсти трав
их вольно раскачивает шевеление крон
орошенная почва выжелтит новый побег так сулят садоводы
которые вольным жестом корчуют сорняки и камни.
дополнение
(перевод с русского на русский)
РАЙНЕР-МАРИЯ РИЛЬКЕ – АЛЕКСАНДР ДАВЫДОВ
Как известно, Рильке написал несколько стихотворений по-русски. Русский он знал плохо. И все же сквозь невнятицу чужого языка пробивается могучее поэтическое дыхание. Было бы обидно, если бы эти стихи были потеряны для русской поэзии. Вот я и попытался, считая тексты Рильке* как бы подстрочниками, перевести их с "русского на русский". Разумеется, строго соблюдая ритм и рифмовку. Двойное авторство, надеюсь, не прозвучит горделиво. Подписывают же музыкальные вариации на великие темы - Бах-Сеговия или, к примеру, Бизе-Щедрин. Более самоуверенно было бы приписать получившиеся стихи одному Рильке.
Александр Давыдов
P.S. Признаюсь, был рад одобрению своего эксперимента:
«…За перевод из русского Рильке – спасибо особое: я не думал, что это возможно…
Ваш Михаил Гаспаров» (27.1.97)
ПОЖАР
Белый домик смежил веки.
Отправляюсь на телеге
в путь ночной, бог весть куда.
Дремлет домик опустевший.
Сад не спит, зашелестевший
листьями после дождя.
Глядя в темь полночной нивы,
возчик гнал во весь опор.
Между нами молчаливый
завязался разговор.
Вдруг он смолк: горели дали -
загорелся край небес...
Парень думал: «Кто же здесь
нас оборонит от зла?»
С ним ответа ожидала,
в небо вперившись, земля.
УТРО
Когда порой рассветной пред тобою
алеют роз цветущие кусты,
то словно рядом - небо голубое,
и твои помыслы чисты.
Как на рассвете мирозданья,
выходим в мир из Божьей длани,
где мы дремали до поры, -
неважно, сколько лет промчало,
теперь мы жизнь начнем сначала,
приемля все ее дары.
Что впереди? Оставь гаданья.
Я верю, что не увяданье,
что даже гибель не конец.
Какого ждешь еще ответа?
Да будут ночи полны лета,
а дни - пронзительного света.
И мы живем, и жив Творец.
ЛИЦО
Когда бы я родился простецом,
ходил бы я тогда с пустым лицом:
покойны были бы мои черты,
не выражая вечной маяты
сомнений…
Тогда в моих руках бы, а не в нем,
жила любовь, взлелеянная мною,
но руки заняты работой днем,
в молитве сложены порой ночною.
Никто не ведал бы, каков же я,
а я бы все старел, себя тая,
пока б, как пригнетенная волною,
на грудь не пала голова моя.
Предчувствуя, что близок час разлуки,
я, словно книгу, развернул бы руки,
провел бы ими по щекам и лбу…
Когда бы я потом лежал в гробу,
по моему б лицу узнали внуки,
каким я был, но даже и тогда
на нем застыли б радости и муки
моих страстей огромнее куда –
то проступил бы вечный лик труда.
СТАРИК
Живу в полях, к избе своей привык
и к одиночеству; его дыханье
задует грусть, как ласковая няня
уймет дитя проснувшегося крик.
Забравшись на лежак, дремал старик
и вспоминал о том, чего уж нет, -
он мог стихи слагать бы, как поэт,
но все молчит, Господь ему прости.
До губ от сердца не сыскать пути -
он долог и дорога нелегка...
Красавице-любви в груди века
плутать среди пространств ее, пока
поймет, что цель как прежде далека
и не найти исхода никогда, -
в мир уходя, срывалась с языка
лишь слов-калек унылая чреда.
* * *
Я так устал от скуки вялых дней,
безветренная ночь души моей
становится все глуше и темней.
Встарь сердце пело, будто соловей,
но вдруг пресекся голос, и тогда
моим реченьем стала немота, -
она растет в ночи, как страх,
она звучит последним «ах!»
забытого умершего ребенка.
* * *
Я одинок, ведь никому неведом
язык молчанья – дней печальных глас,
и не овеянное вольным ветром,
туманно поднебесье моих глаз.
За окнами бурлит ненужный мне
бескрайний день, а где-то в стороне
томится великан. Неужто – я?
Чего я жду? И где душа моя?
